“Комсомольская правда» в Испании.  2-8 марта 2006 год.

И снова в сердце стук... – Наверное, душа...

- Светлана, читая Ваши русские стихи, не оставляет ощущение, что написаны они полвека или век назад. Классический русский язык Ахматовой, Цветаевой, Пастернака... Никаких новорусских наворотов, иностранных словечек, молодежного сленга, которыми «обогатился» русский язык в последние годы. Как Вы, прожившая бóльшую часть жизни заграницей, это объясняете?

- Спасибо за комплимент. Большинство моих стихов написаны в 1998-2000 годах. Я писала внезапно, каскадом. Не задумывалась ни о стиле, ни об оригинальности, ни о последних тенденциях в поэзии. Я не изучала поэзию с целью стихоплетства в той или в иной манере. Писала как струилось из души – переводила на родной русский язык с универсального языка души.

О классике в любом искусстве у меня убежденное мнение – она вне течений, она всегда современна. Все остальное существует только в рамках условностей, втом числе -  последние жаргоны, модные обороты и приемы в литературе, живописи, музыке, архитектуре. Они проходящие и не понятны поколениям ни до, ни после. Чистое классическое искусство безвременно, оно приносит наслаждение душе, радует слух или глаз, вторит нашим душевным переживанием. Я всегда держалась классицизма. Влюблена в «Лебединое озеро» и Жизель с 4 лет. Танцевала классику. Слушала классику - особенно в тяжкие минуты. В музеях возвращалась смотреть на полотна классиков. Читала не только классику, но перечитывала именно ее - от нее не устаешь

Музыкальность и чистота слога – классическая рифма - для меня естественное самовыражение. Тонкий вкус и искренность (и не только в искусстве) - для меня одни из основных критериев. Гармония в рифме и в ритме, поэтичная поэзия - вот что близко мне.

Именно в такой форме, как я пишу, излились на бумагу потоки безудержных эмоций. Не думаю, что если бы выросла в новой России, писала бы иначе, окруженная примерами сегодняшней «стильной» поэзии. Скорее еще более была бы убеждена в классике. Возможно, более сознательно и отчаянно стремилась бы писать в «старомодном» безвременном стиле.

Когда пишешь искренне, не изучая тенденции, находясь вне течений не из-за географической иммигрантской изоляции, а просто потому, что иначе звучит фальшиво и режет слух, то получается прямой перевод с бессловесного  языка души. Что же касается иммигрантской изоляции – навряд ли о ней уместно говорить. Благодаря  Интернету и нынешней доступности за рубежом современной русской литературы, последние «обогащения» родного языка и авангардные тенденции в поэзии, мне знакомы. Многие мне интересны. Появились гениальные поэты и произведения. Однако, они в моих глазах таковы не из-за модности или оригинальности стиля, а по посылу. По содержанию между строк, по силе воздействия на то самое в нас, что не «подкупишь» ни удачным оборотом, ни трюком. Там либо аукнется, захлебнется от чего-то необъяснимого в ответ на прочитанную строку, либо нет. И так во всех видах искусства. И так я оцениваю все, созданное людьми. Остальное – мода, стили, течения – второстепенно…

 - Иммигрантская среда – заповедник классического русского языка, его хранитель?

- Зависит от иммигранта. Если варишься в собственном соку, избегаешь источников информации – безусловно. Если пытаешься конкурировать с другими мастерами своего дела на родине и хочешь быть модным – иди на сайт «самиздата». Но если пишешь потому, что не можешь не писать, не заботясь при этом лучше или хуже получается, чем у других, то рискуешь быть не модным. Классика - вне моды. Но никогда не пройдет мода на классику.

- Испания стала заселяться русскими лишь в последние годы. Замечаете ли Вы какие-то изменения в культурной жизни русской диаспоры? Более конкретно: стали Вы более известной в среде русских иммигрантов в Испании? Насколько известно «русским испанцам» Ваше творчество? Или, все же, Ваши произведения более востребованы на исторической родине?

- Я в Испании с 1998 года. Приехала сюда из Америки, жила в Англии, Италии, Франции. Трудно применить ко мне слово «иммигрант», скорее - «гражданка мира». В моей судьбе две географические миграции не были сменой одной культуры на другую, не влекли трудные процессы адаптации. Иммиграция мне послужила для расширения культурных границ. Русское во мне осталось – я его бережно хранила, с 15 лет живя на чужбине. Позже судьба щедро одарила личными знакомствами с русской культурной диаспорой за рубежом – в балете, музыке, литературе, живописи. Многое во мне из истинно русского уцелело благодаря матери. Главным нашим багажом при отъезде с родины была «Всемирная литература» и полные собрания сочинений русских классиков, 20 книжных полок. Сегодня у меня все эти книги в трех экземплярах – по наследству от мамы, бабушки и тети, похороненных на американском кладбище. В Испании я долго никого не знала из диаспоры. В 2003 году мне устроили творческий вечер в Барселоне, потом в Мадриде. Пришло втрое больше людей, чем ожидала. Так познакомилась со многими, кто интересуется искусством, в частности - поэзией. Последний год мне показался более оживленным в смысле сплочения разобщенной русской диаспоры. Общество «зашевелилось». К чему это приведет? Хочется верить, что в Испании, где профессионалов искусства не так много, образуется некий культурный центр и заявит о себе, как это случилось во Франции и Англии уже давно. Главное, чтобы количество не обогнало качество – за нехваткой истинных профессионалов не опираться на самодеятельность. Важно сохранить достойный уровень в развитии культурных начинаний диаспоры.

В Испании меньше поэтов и меньше читающих поэзию. Насколько хорошо и где  больше знают мое творчество меня не волнует.  Главное, что были и есть письма и отклики отдельных людей. Девушка, которая со слезами на глазах пришла за кулисы после поэтического конкурса в Лондоне и жала руку, не в силах сказать ни слова – это и есть определяющий для меня показатель «известности». Не важно сколько человек прочли и знают имя Светланы Дион. Для меня важно сколько струн затронули мои стихи в душе отдельных читателей. Я писала потому, что не могла не писать, а не для того, чтобы как можно больше населения той или иной страны услышало обо мне.

- В одном интервью Вы отметили, что чувствуете себя в Испании комфортнее, чем в Америке, где прожили долго, и даже в России, когда бываете там. Не пересмотрели ли Вы свои взаимоотношения с родиной в последнее время? Все же Испания – иная культура, традиции, менталитет...

- Я прожила равное количество лет в России и в Штатах. Высшее образование у меня американское – уехала из последнего класса русской школы. Изучала все международное: искусство, литературу, экономику, бизнес. Американкой в душе так и не стала. Материализм и человеческая разобщенность, заряженность на конкуренцию во имя прогресса мне не по душе. Но в Америке я «жила на сцене» была погружена в спасительное балетное искусство – а это своего рода альтернатива жизни – и американская грубая реальность одиночества среди толпы не ощущалась. Я жила балетом и любовью к человеку, который заслонил собой весь мир. Он же и дал мне первые и главные уроки как в литературе, так и в науке о душе. Он же научил и искусству  выносить уготованную судьбу, дал паспорт в литературу и свое благословение, прочитав мои роман и стихи.

Когда я потеряла родных и любимых, а балет разделил с поэзией «прочное»  место в моей душе, я рванулась из «современной» Америки в «старинную» Европу. Андалусия, где в Михасе, старинной белой деревне в горах, я жила между небом и землей и написала  большинство стихов и роман, мне показалась «потерянным домом». Там  возникло ощущение «возвращения к себе».  Испанцы вобрали как никто из европейцев разные культуры и обогатились ими. Испания исторически так многолика, что, путешествуя по ней, остается ощущение, что проехался по разным странам. Испанский характер во многом напоминает страстность и драматизм, прямолинейность и духовность русских. В Испании ревностно блюдут традиции, чтут сокровенное. Не удивительно, что человеку с порванной от потерь и трагедий душой уютнее в Испании.

Испанцы мне ближе, чем американцы. А вот насчет сегодняшних русских не знаю. Россию посещала несколько раз - и Москву, и родной мой Ленинград. Вернее, посещала свое детство и отрочество. Была на даче на озере с березовой рощей. Была в театрах. Это все - знакомая мне Россия. Остальное незнакомо, непонятно и пугает своей циничной новизной. Но интуиция говорит мне, что на фоне этих перемен, произошедших без меня, в России прорастают ростки духовного расцвета. Именно там зарождается спасение будущего нашей планеты – через веру, надежду и... искусство. Поэтому издаю книги именно там. Именно там хочется, чтобы прочли то, что пишу.

- Вы пишете стихи на русском, испанском и английском языках. Предполагаю, что для написания стихотворения возникает некий импульс, некая идея, ключевая строчка или четверостишие. На каком из трех языков обычно поступает эта «команда»?

- Ни на одном из них. Чувство не имеет языка – чистый язык души беззвучен и бессловесен. И я еще не разгадала тайну, каким образом он переводится в слово. Так же, как интуитивно и мгновенно я заслоняю глаза от солнца, так же хватаюсь за родной мне русский, когда вдруг «начинается». Я часто думаю по-английски, но поэзию на английском мне писать не нравится. Невозможно сыграть на гитаре пьесу для органа. Английский не поэтичен. Он  лаконичен, сух.  В романе моем одна и та же душа пишет те же стихи на разных языках, в разных веках. Эти стихи - не перевод одного стихотворения на разные языки. Их первоначальный источник - безмолвный крик души, который на человеческие наречия перевела героиня моего романа в разные свои воплощения. В том числе и на музыку. Кстати, для меня вовсе не удивительно, что многие и пишут, и рисуют. Или танцуют. Это талант души, одаренной слышать в себе беззвучное и вечное течение прекрасного. Не важно на какой земной язык его переведет душа. Важно, что оно останется звучать в переводе на музыку, на стихи, на танец, на полотно. И тогда созданное человеком мы называем Искусством. Искусство. в поем понимании. это «волшебное» средство перевода языка души на человеческий...

- Вы долго учились балету. Потом в Штатах стали дипломированным специалистом в области бизнеса. А затем внезапно увлеклись поэтическим творчеством. Как сочетаются в Вас эти три ваши профессии?

- Балет – любовь всей моей жизни. Но в Штатах заниматься искусством - роскошь, это не практично. За это платят гроши – мол, вознаграждение уже в том, что занимаешься тем, чем хочешь. Я для спокойствия мамы получила диплом в бизнесе, чтобы выжить, будучи балериной и... пошла танцевать в театр. Пришлось сильно поработать, восстанавливая и совершенствуя профессиональный уровень. Судьба шла навстречу, подарив блестящих педагогов из Санкт-Петербурга.

Поэзией я не «увлеклась». Случилось чудо: после неких эмоциональных потрясений я вдруг проснулась на заре и написала залпом несколько длинных стихов. Накануне умер Иосиф Бродский и день этот совпал с гибелью главных моих надежд...

Несколько лет я и писала, и танцевала профессионально. Сегодня, уйдя со сцены,  занимаюсь классикой «для души», для сохранения в себе того исконного «я», что выжило несмотря на все превратности судьбы. Поэзия и балет во мне не конфликтуют:  оба – просто  еще одно средство для полета над землей - один из многих способов параллельного проживания жизни. Параллельного самой себе.

- В судьбе каждого человека всегда имеется несколько критических точек, когда он становится перед серьезным выбором – как жить дальше. Если бы можно было, до какой из таких точек Вы бы «отмотали» свою жизнь, чтобы выбрать иную судьбу? Или Вы абсолютно довольны своей жизненной дорогой?

- Не «отматывала» бы ничего в попытке изменить судьбу. Прожила бы так же, столь же  отважно и безрассудно повторила бы все ошибки. Я человек глубоко верующий, хотя и не религиозный. Верю, что судьба - это трудный путь по жизни, выданный свыше для роста души. Верю, что не только количеством молитв, но и качеством наших духовных выборов мы спасаем или калечим наши души. Я бы прошла, не свернув, тот же жизненный путь – я просто бы крепче прижимала к себе тех незаменимых спутников, которых, увы, потеряла так внезапно. Один из них как-то сказал, что «хотел невозможное - положить меня в карман и носить с собой повсюду». Если бы это нам, человекам, было дозволено, я бы поменяла только это в моей жизни. Пришила бы себе такой «карман» на груди рубашки и не снимала бы ее до конца жизни. И попросила бы в ней и похоронить. Сентиментальность? Согласна. Но именно она и хранит сердца. И потому нам нужна поэзия, чтобы выжил в нас Человек...